Смерть не имеет лица [= Преданность смерти ] - Нора Робертс

Пытаясь отдышаться, она остановилась. С внешней стороны казалось, что здание было мало повреждено, хотя из огромного рваного пролома валил дым. Прилегающие улицы были усыпаны обуглившимися обломками, но «Гарден» стоял.

– Найдены были все заряды, кроме двух, – сказала Ева Рорку и подумала о находившейся внизу станции подзем­ки – о поездах, пассажирах, торговцах. – Мне нужно вер­нуться. Следи за ситуацией.

Рорк крепко держал ее за руку. Посмотрев на «Гарден», он сказал:

– Ева, тебе незачем возвращаться туда.

Она тряхнула рукой:

– Там наши люди. Отнеси ребенка к медикам, Рорк. Он сильно ударился при падении.

– Ева… – начал было Рорк, но, увидев выражение лица своей жены, отпустил ее руку. – Буду ждать тебя.

Ева пошла обратно к зданию, обходя очажки пламени и дымящиеся кучки обломков. На улице уже резвились ма­родеры, добивавшие остатки стекол в окнах. Она схватила за рукав полицейского в форме, но он стряхнул ее руку и сказал, чтобы она шла своей дорогой. Когда Ева достала значок, полицейский побледнел и вытаращил глаза.

– Извините, лейтенант! Толпа распоясалась…

– Соедините два подразделения и остановите мароде­ров. Начните идти обратно по периметру и выставьте за­щитные сенсоры. А вы, – позвала она другого полисме­на, – очистите район для бригад «Скорой помощи», чтобы они смогли заняться ранеными. И начинайте записывать имена.

Так ей и пришлось по пути раздавать указания и налаживать рутинную работу разных бригад и подразделений. Когда она подошла к зданию, то поняла, что Рорк был прав: ей незачем было возвращаться.

На земле, обхватив голову руками, сидел человек в куртке с желтой люминесцентной полосой – отличием «взрывно­го отдела».

– Офицер, где ваш лейтенант?

Он поднял голову, и Ева увидела на его глазах слезы.

– Там их было слишком много, слишком много, и по­всюду…

Ева почувствовала, что у нее перехватило дыхание, а сердце глухо стукнуло. Но раскисать было нельзя.

– Где лейтенант Мэллой?

– Когда мы дошли до оставшихся двух зарядов, она ве­лела нам уйти. Оставила только двоих. Всего двоих. А нам велела уйти. Они взяли один заряд. Я слышал в наушни­ках, как Снайдер объявил об этом, а лейтенант приказыва­ла и им уйти. И последний заряд накрыл их. Проклятый последний!

Он опустил голову и всхлипнул, как ребенок.

– Даллас! – подбежал запыхавшийся Фини. – Про­клятье! Когда я сюда добрался, то уже не мог подойти ближе чем на полквартала. По коммуникатору ни черта не было слышно.

Но он хорошо слышал через маячок биение ее сердца, и это помогло ему не потерять голову. Разглядывая здание, Фини положил руку Еве на плечо.

– Матерь Божья!

– Энн. Там была Энн…

Фини обнял Еву, и она начала рассказывать каким-то странно ровным голосом:

– Я была одной из последних, кому удалось выбраться. Мы слышали друг друга уже почти совсем отчетливо. Я приказала ей уходить. Бросить все и уходить. Но она не послушалась…

– Она должна была выполнить свою работу.

– Нам нужно разыскать ее. Может быть, еще удаст­ся… – Произнося это, Ева уже знала, что наверняка именно Энн была над устройством в тот момент, когда оно взорва­лось. – Нам нужно посмотреть. Мы должны убедиться…

– Я позабочусь об этом. Тебе необходимо показаться медикам, Даллас.

– У меня нет ничего страшного. Ерунда, – почти ма­шинально ответила Ева и, глубоко вздохнув, попросила: – Мне нужен ее адрес.

– Мы сделаем все необходимое, и я пойду с тобой.

Она отвернулась и рассеянно посмотрела вокруг. Тол­пы людей, искореженные автомобили… Ева представила себе, что внизу, на станции подземки, все может оказаться еще хуже. Невообразимо хуже…

Она чувствовала, как внутри у нее нарастает гнев, ярост­ный гнев. Все это произошло из-за денег и из-за фанатика, для которого человеческие жизни – ничто. Но этот чело­век за все поплатится!

Только через час она вернулась к Рорку. Он помогал ме­дикам заносить раненых в фургоны.

– С мальчиком все в порядке? – спросила его Ева.

– Теперь в порядке. Мы нашли его отца. Человек был в ужасе.

Рорк подошел ближе и вытер грязное пятно с ее щеки. Потом сообщил ей то, что узнал, находясь на площади:

– Говорят, что потери не слишком тяжелые. В основ­ном это погибшие в давке. Большинство успели покинуть стадион. Если бы им удалось осуществить весь план взры­вов, жертвы могли бы исчисляться тысячами. Сейчас же их меньше четырехсот.

– Я не могу так подсчитывать жизни, Рорк.

– Иногда это единственное, что можно сделать…

– Сегодня я потеряла подругу.

– Знаю. – Он взял в ладони ее лицо. – Мне очень жаль, Ева.

Она продолжала смотреть невидящим взором куда-то в ночь.

– У нее был муж и двое детей. И она была беременной.

– О боже!

Рорк привлек ее к себе, но Ева покачала головой и от­ступила.

– Не могу. Я так расклеюсь, а мне нельзя. Мне нужно поехать к ней домой и все рассказать семье.

– Я поеду с тобой.

– Нет, Рорк. Это дело копов. Поедем я и Фини. Не знаю, когда я сегодня вернусь.

– Я пока побуду здесь. Требуются дополнительные руки.

Она кивнула и собралась идти.

– Ева!

– Да?

– Приходи домой. Ты в этом нуждаешься.

– Да-да, приду.

Она пошла разыскивать Фини, понимая, что нельзя подготовиться к тому, чтобы сообщить весть, которая кру­шила людские судьбы.

Рорк поработал с ранеными еще два часа. Он беспре­станно посылал людей за кофе, горячим супом и другими необходимыми вещами, которые можно было приобрести за деньги. Но в эту ночь, как никогда ясно, он чувствовал, что деньги – пыль в сравнении с человеческой жизнью.

Когда тела увозили в уже переполненный морг, Рорк думал о Еве и о том, что ей приходилось сталкиваться с за­ботами о покойниках каждый день. Этот запах, казалось, навсегда въелся в кожу, но он знал, что к утру приедет домой, встанет под душ – и все пройдет.

Он посмотрел на здание, глядевшее теперь на город пу­стыми глазницами. Все эти раны были поправимы. Ка­мень, металл, стекло – все это можно было восстановить со временем, были бы деньги.

А Еве предстояло позаботиться о мертвых…

Ева поехала домой, когда на улице стояла влажная и промозглая предрассветная стужа. Кругом сияли реклам­ные щиты: купи – и будешь счастлив, посмотри – и по­щекочешь себе нервы, приходи – и будешь поражен… Нью-Йорк не собирался угомониться.